Книга профессора РГУ Владислава Смирнова "Ростов под тенью свастики": "Несколько лет подряд он собирал воспоминания людей, переживших оккупацию в Ростове. Из этих воспоминаний и состоит книга. Как утверждает автор, ростовчане вспомнили самые волнующие эпизоды, потому что память обладает удивительным свойством: она удерживает самые эмоциональные воспоминания до мелочей. Люди помнят то, что с ними случилось много лет назад, так, будто всё это произошло только вчера. Из коротеньких воспоминаний складывается «мозаика» — общая картина оккупированного Ростова."Во время Великой Отечественной войны город освобождали дважды. Первым освобождением Ростова-на-Дону считается 29 ноября 1941 года, когда немецкие войска оставили город, не выдержав атаки советских войск. Этому предшествовали 8 дней вошедших в историю как «кровавая неделя», когда шли ожесточенные бои на улицах города за каждый дом, за каждую улицу, наряду с войсками Советской Армии и мирные жители защищали свой город.
Вторая оккупация Ростова длилась 205 суток. За эти 7 месяцев было угнано на принудительные работы 53 тыс. ростовчан, расстреляно около 40 тыс. ростовчан и военнопленных, только в карьере Змиевской балки уничтожили свыше 27 тыс. человек. Фактически город был полностью разрушен. 85% административных и жилых зданий было превращено в руины, из 286 заводов и фабрик взорвано и сожжено было 280.
Ожесточенные бои за Ростов непрерывно вели войска 28-ой армии до 14 февраля 1943 года. 14 февраля 1943 года город был освобожден.В настоящее время в нашем городе, проживает 68 участников 1-го и 2-го освобождения города Ростова-на-Дону, которые отстояли свободу родного города в суровые военные годы, благодаря их мужеству и героизму сегодня Ростов-на-Дону развивается и процветает.
http://dl.dropbox.co... ... pation.doc
Статья "Жизнь в оккупации" в интернет-журнале ПроРостов.
http://www.info-prav... ... 9-09-28-31
"В те же дни гитлеровцы расстреляли всех жителей дома Богораза. Этот дом назывался так потому, что там жил профессор Богораз. Однажды он ехал на трамвае и, не имея охоты возвращаться к дому с 1-й линии, где была остановка, спрыгнул (тогда трамваи были открытые) и попал под трамвай. Потом он сам себе (!) ампутировал обе ноги. Благодаря этому профессору дом так и прозвали. А жители этого дома погибли вот почему. «Был такой парень Витька по прозвищу Ферзь, – продолжает рассказ Эдуард Петрович. – Он еще до оккупации где-то достал винтовку и хвастался этим. Было ему лет тринадцать, наверное. Вот он залез на чердак дома Богораза, а по Александровскому саду, теперешнему парку Черевичкина, в это время шел немец-офицер. Витька стрельнул – и попал. Мальчишка убил немецкого офицера и сам испугался, бросил винтовку на чердаке и сбежал. Куда он делся, никто не знает, никто его потом не видел. Немцы же начали выяснять, кто стрелял. Собрали всех жильцов того дома, что напротив пароходства, и всех – и женщин, и детей – расстреляли".
"В то время обо мне в Нахичевани говорили так: «Ты Кольцова Эдьку знаешь? Ну, тачка у него своя». У меня был велосипед: рама, два колеса, руль и сиденье из деревяшки. Мне его отец еще до войны на толкучке купил. Тогда это была «тачка». Вот, значит, решили мы с Толиком посмотреть, как там наши евреи собираются. Сели на велосипед – и за ними. Ближайшим пунктом сбора от нас был стадион «Ростсельмаш» (сейчас «Олимп – 2»), что по 22-й линии. Когда мы туда подъехали, уже собралась толпа. Подъезжали крытые грузовики. Пишут, что евреев раздевали – это неправда. И что душегубки там были, тоже неправда. Евреи садились в эти грузовики. Мы подождали, пока «наша» семья туда залезет, заприметили машину – и за ней. Ехали-ехали и добрались до самой Змиевки. А там – два немца с автоматами, и машина с нашими евреями прошла, нам же эти немцы проехать запретили. Ну, мы взяли левее и заехали с другой, западной, стороны к этой яме. Положили велосипеды, залегли, наблюдаем. Грузовики с евреями все подъезжали и подъезжали. Вдруг подъехала еще одна крытая машина, оттуда вылезли немецкие солдаты с автоматами и начали евреев стрелять. Постреляли всех, осмотрелись: может, кто живой остался, а мы – скорей на велосипеды. Попали с испугу в «Красный город-сад», где площадь Дружинников сейчас, заблудились там и только к вечеру попали домой. Родители, конечно, уже с ума сходили. А когда мы рассказали им о случившемся, они нам наказали: «Боже вас сохрани, никому ни слова!». Вот так и попали мы с Толиком в свидетели".
«Соединения 2-й гвардейской и 51-й армий 12–13 февраля 1943 года освободили Новочеркасск и станицу Аксайскую и к утру 14-го вышли на рубеж «Родионово-Несветайская – Волошино – Каменный Брод – восточная окраина Ростова». Ростовская группировка войск противника оказалась охваченной с трех сторон. В два часа ночи 14 февраля она начала отходить на северо-запад. Войска 28-й армии во взаимодействии с соединениями 51-й армии 14 февраля полностью очистили Ростов-на-Дону от немецко-фашистских захватчиков». Примерно так описано освобождение нашего города от немецких оккупантов в учебниках истории. Но для маленького Эдика Кольцова, как, наверное, и для других жителей, выглядело оно по-другому.
«Было очень снежно, – припоминает Эдуард Петрович. – Чтобы защититься от бомбежек, мы ночевали под кроватью. Кровати были с металлическими сетками, и на них лежали толстые перины. Говорили, что если бомба упадет, то она задержится в вате. (Кстати, кресты из газетной бумаги клеили на стеклах окон также в целях защиты: взрывная волна выдавливала стекла, и если на окне была наклеена газета, то все осколки повисали на ней, и люди не страдали.) И вот рано утром мы лежим и слышим «хрум-хрум, хрум-хрум» по снегу. Я спрашиваю у матери: «Что там? Так много идет людей», а она тоже не поймет, в чем дело. Начало светать, она подошла к окну и как закричит: «Наши!». Шли ребята-сибиряки, они все были в полушубках, с автоматами (тогда автоматы только появились), они все потом полегли под Таганрогом…
Несколько человек зашли в наш двор, развели костер, чтобы приготовить еду. У них не оказалось соли. Она тогда была очень ценной. И мать вынесла им полстакана соли. За это они подарили ей огромный каравай хлеба, которым их угостили, когда они шли через сельскую местность. Этот каравай разделили поровну на всех детей, что были в нашем доме. Каждому досталось по краюшке. Сейчас шоколад никто не ест так, как мы тогда ели этот хлеб».